Некоторое время мне довелось работать в больнице. Больница наша отличалась от других только тем, что её пациентами были беременные женщины, новорождённые и дети до шестнадцати лет.
Конечно, как и в любой больнице, у нас погибали люди. Но особенно ужасно было то, что это были роженицы, родильницы и дети разных возрастов. Смерть не обходила их и не медлила, не оставляя шанса врачам обхитрить её. Казалось, её неумолимые шаги можно было услышать. На шестом этаже, где находилось отделение детской реанимации, её присутствие, казалось, физически ощущалось. Даже в самые солнечные дни, когда солнце игриво тянуло свои лучи сквозь окна и играло ими на плиточном полу, было просто невозможно отделаться от чувства тревоги и внутреннего беспокойства. Словно сама костлявая с косой ходила по коридору и заглядывала в открытые палаты.
Но, если спуститься этажом ниже, то можно было увидеть улыбающихся детей, мам, которые лежали вместе со своими маленькими детьми, услышать смех, весело играющей детворы. Жизнь представала совсем в другом свете. Нигде, кроме как в больнице, нельзя увидеть эту контрастность жизни: где смерть идёт об руку с жизнью, случай с судьбой, а живые с мёртвыми.
Работала я на первом этаже, в крыле, специально выделенном для администрации. Это был длинный коридор г-образной формы, один конец которого упирался в холл поликлиники, весь день переполненной пациентами, а другой – в травмпункт и вход в стационар.
Кабинет мой находился ближе к поликлинике, поэтому порой было шумновато. Дети из поликлиники иногда забегали в коридор. Тут же недалеко находилась комната матери и ребёнка, где мамы могли покормить и переодеть малышей. Обычно шумно было в первой половине дня, после обеда же пациентов становилось меньше. К концу рабочего дня наступала просто пугающая тишина, которая казалась нереальной.
Летом детский сад, в который я водила своего сына, не работал. К счастью, мне было с кем его оставить, и я могла спокойно работать. Но однажды случилось так, что ребёнка мне пришлось вести с собой на работу.
Сын у меня замкнутый, необщительный, в детском саду друзей у него не было. Он очень долго не говорил. Начал разговаривать только в пять лет. Думаю, молчал бы и дольше, если бы опытному логопеду не удалось его разговорить.
Привела я его к себе на работу, он сразу уселся за компьютер и начал играть. Если я куда-то отправлялась по работе, вела его с собой. Так прошёл день. К концу рабочего дня в коридоре всё затихло. Сыну уже порядком надоело играть, и он пошёл гулять в коридор.
Некоторое время он слонялся вдоль стен туда и обратно, иногда заходил в кабинет, но, уже не находя себе места от скуки, снова направлялся в коридор.
Я спокойно занималась своей работой, пока вдруг не услышала шум в коридоре, словно дети играли. Я подумала, что это последние пациенты забежали в коридор и начали там играть. Я бы и дальше не обращала никакого внимания на этот шум, если бы из бухгалтерии не вышла бухгалтер и не попросила вести себя потише.
Тут я выглянула в коридор и увидела своего сына, который бегал по коридору и что-то кричал. Так как он плохо говорил, было просто невозможно понять, что именно он кричал. Я строго велела ему зайти в кабинет.
Зайдя в кабинет, он никак не мог успокоиться: подбегал к двери и выглядывал в коридор, в котором без его присутствия царила гробовая тишина, лишь изредка нарушаемая торопливыми шагами персонала.
Сын снова стал проситься в коридор. Я объяснила ему, что шуметь в больнице нельзя, что шумом он мешает людям работать. Он, конечно, обещал не шуметь. Я спокойно отпустила его в коридор.
Спустя некоторое время я снова услышала шум и беготню в коридоре, выглянула и увидела странную картину: сын бежал по коридору, затем останавливался и оборачивался, говоря при этом что-то. Он словно пытался рукой коснуться кого-то. Затем резко разворачивался, словно догоняя кого-то и, словно коснувшись кого-то невидимого, на этот раз убегал от него. Создавалось полное впечатление, что ребёнок играл с кем-то, только этого кого-то не было видно. Первая мысль, которая пришла мне в голову, сын придумал себе воображаемого друга от скуки и теперь с ним бегает по коридору.
Я прикрикнула и позвала его к себе. Он остановился, сказал что-то не мне, а куда-то в сторону и проследовал в кабинет. Я отчитала его за то, что он не уважает людей, которым необходима тишина, чтобы они могли работать, и тут он мне сказал:
— Там мальчик, он маму ищет.
Я очень удивилась. Во-первых, тому, что он вообще что-то сказал. Вытянуть из него внятное предложение – большая удача. Обычно на любые вопросы он либо молчал, делая вид, что ничего не слышал, либо отвечал односложно. Во-вторых, я точно знала, что никакого мальчика там быть не могло. Врачи закончили приём, и последние пациенты давно покинули поликлинику. Стационар и травмпункт находились так далеко отсюда, что добраться в этот коридор людям было просто нереально. Тогда в голове мелькнула мысль, которую я тут же прогнала прочь, а сама испуганно выглянула в коридор. Он был абсолютно пуст, и в нём царила гробовая тишина. Тогда я спросила сына:
— А где он, этот мальчик?
— Там, — ответил сын и указал рукой на часть коридора, где находилась лестница, ведущая на второй этаж.
Конечно, никого ни в коридоре, ни на лестнице не было.
— Наверное, он ушёл домой, нашёл маму, и они вместе ушли, — сказала я, заводя сына в кабинет.
— Нет, он там, — не унимался сын. – Он там всегда. Маму ищет.
Вот тут-то стало жутко. Я больше ничего не говорила сыну, а он, казалось, всё думал о своём новом знакомом.
Когда мы уходили из больницы, я нарочно пошла к выходу в противоположную дальнюю сторону коридора мимо травмпункта и стационара, чтобы не проходить мимо этой лестницы поликлиники.
Мы сели в автобус и поехали домой. Сын смотрел в окно и, как всегда, молчал. Вдруг на полпути к дому он спросил:
— А где мама мальчика?
— А как его зовут? – поинтересовалась я.
— Он не помнит, — ответил сын.
Накатил новый приступ жути. Но, собрав всё положенное мне самообладание, я сказала:
— Его мама, наверное, работает допоздна, а он бегает по больнице, балуется и уже заблудился. Но ты не переживай, она за ним следит. Вот закончит работать и обязательно его заберёт.
Сын улыбнулся и всю дорогу молчал и смотрел в окно. А я всё думала об этом призрачном мальчике и его маме. Если бы она только знала, что он там…
